«Ливень грохает из ниоткуда. Привыкнув к больничной тишине, я не сразу понимаю, что происходит. Но люди, спускающиеся со мной по больничному переходу, похожему на душную теплицу, останавливаются. Две женщины из одного со мною отделения переглядываются и начинают смеяться, покачивая головами, застыв в нерешительности, не зная, что делать дальше. Грохот огромных капель по пластику, напоминающий скорее зимний град, чем июльский дождик, постепенно стихает. Люди продолжают спуск; зашла женщина, неся грудного ребенка, их догоняет загорелый отец с большим пакетом в руках. Пять минут назад в больнице закончился тихий час, теперь – время прогулок и посещений. И я направляюсь в небольшую дощатую беседку, хоть и выходить на улицу мне пока что запрещено, но сегодня суббота – в отделениях одни медсестры, значит я тоже могу вдохнуть запах лета, который освежил уже совсем утихший ливень. На встречу мне по луже бежит мальчишка лет пяти. Хохочет. Такой счастливый! Оборачивается на отца, (пока я писал в проходе, они уже успели сходить до ларька на остановке) а он идет и что-то там листает в телефоне. Эх! Вот я и на улице. Так интересно: тучи отступили в две разные стороны, а по середине неба – яркое солнце! Ступаю в постриженную зелень, не могу удержаться, стягиваю один тапок и ставлю босую ногу на мокрую траву, вожу по ней пальцами и невольно расплываюсь в улыбке. Всем счастливым людям знакомо это ощущение, когда, умывшись все травинки образуют единое целое, и ты вдыхаешь одновременно аромат каждой и аромат их дружного единства. Вот взять бы и облить таким дождем всех людей на свете, чтоб были они вместе, как эта молодая трава… И кому и зачем нужны все эти лекарства и процедуры? Всего-то надо – отправить, вывести, вынести или вывезти, в конце-то концов, всех пациентов на улицу в такую прекрасную погоду, чувствуя которую, так хочется жить, что разом проходят все болезни! Еще раз – эх! Посижу еще немного, да пойду поброжу по площадке.
Трое ребятишек выбегают из травмпункта, обычно оттуда все и выходят на прогулки – на лифте до первого этажа – и сразу выход, я же всегда еду до второго и выхожу через приемное отделение, т.к. при выходе из травмпункта при себе нужно иметь пропуск, которого у меня, конечно же, нет. Каждый из ребят – два маленьких мальчика и девчушка чуть постарше – вооружен водяным пистолетом, я приглядываюсь и замечаю, что «патронов» ни у кого нет и тут же понимаю, что ребята несутся к луже у забора.
– Саша! Там машина! – это на улице появляется их мать, сразу же бросаясь вдогонку за детьми.
– Она стоит! – не оборачиваясь кричит девчонка и бежит еще быстрее, чтоб как можно скорей «перезарядиться» и облить братьев.
Мать останавливается и с улыбкой предвкушения предстоящей битвы смотрит на детей»
Листки закончились. Все это было написано еле разбираемым почерком, да еще и карандашом. Я задумчиво почесал нос, раздумывая, что дальше с листками этими делать. Валялись они у березы, росшей у подъезда. И если бы не моя, как выражается старший брат, «семилетняя любопытность», то так бы эти остатки чьей-то тетради и ждали порыва ветра или совка дворника.
– Эй! Чего ты там читаешь? – из подъезда появился Игорь.
Я уже, в общем-то и не читал, но от Игоря ничего нельзя было скрыть. Он уже заканчивал школу, но папа все время говорил, что Игорь не учится, и не учился особо никогда, за исключением первых трех классов, когда был жив его отец. И если папа говорил о Игоре всегда с улыбкой, а иногда даже рассказывал о его проделках со смехом, то моя мама всегда при упоминании нашего соседа (жил Игорь этажом выше) делала осуждающее выражение лица, какое обычно у нее бывало, если я отказывался возвращаться с улицы на ужин. Я же Игоря слегка побаивался, но он никогда не задевал ни меня, ни кого-либо другого во дворе, хоть я и слышал от ребят, что Игорь часто дерется.
– Да вот, - я показал Игорю тетрадные листы. – Тут валялось.
– Подбираешь всякое, – хмыкнул Игорь. – А вдруг там план по захвату мира!
Я выпучил глаза и недоуменно уставился на него. Парень засмеялся и, хлопнув меня по плечу, пошел себе дальше. Я еще постоял, а затем аккуратно положил листы на скамейку, вдруг хозяин все-таки найдется, и продолжил начатый путь на площадку. Она у нас не особо хорошая – одно баскетбольное кольцо (второе убрали невесть, когда), облезшая беседка, да и постоянно поворачивающие и упирающиеся в друг друга брусья (мне говорили, что это лабиринт, но я не очень понимал, как и зачем по нему ходить). Вот, вроде и все. А! Еще решетчатая «вешалка» для белья, которой никто не пользуется, а служит она нам спасением, когда мы играем в «стоп-землю» – можно забраться на решетку, а можно на саму верхушку, там тебя с закрытыми глазами никто не достанет.
Я перешел дорогу, ограждающую мой подъезд от площадки. Двор был пуст. Еще слишком рано, это я один встаю не позже восьми летом, а все мои друзья обычно валяются чуть ли не до одиннадцати! Но сегодня мы договорились с Максимом пойти вместе в бермудский треугольник, пока никто не видит. Странно, я думал, что Макс уже вышел.
Я буквально взлетел до третьего этажа (Максим жил в соседнем доме), а вот дальше стал подниматься, тяжело дыша. Моя-то квартира именно на третьем! А друг обитает аж на пятом, вот куда забрался, зато бабушка у него живет прямо в квартире напротив, не то что моя – на другом конце города, я один и не дойду до нее, заблужусь, пытался уже.
Дверь мне открыл папа Максима.
– Здорово, Борис!
– Здрасьте, а Макс дома?
– Дома, вон, кашу мучает! Проходи!
Я зашел и тут же увидел Максима, который сидел за столом и правда как-то мучительно водил ложкой по тарелке. Увидев меня, он улыбнулся и махнул рукой, приглашая к себе. Я сбросил тапки и прошел на кухню.
– Смотри, – вместо приветствия сказал мне друг. – Если я съем вот до сюда, – он показал отметку на тарелке, – папа даст мне десять рублей, если до сюда – пятнадцать, а если всю кашу – то двадцать!
– Ого… – уважительно произнес я.
Двадцать рублей! Добавить еще четыре, и можно купить три пачки сухариков, а этого хватит на всех наших! Папа Максима зашел на кухню и положил мне в руку большой нектарин.
– На, жуй! – потом покосился на сына, покачал головой и вышел.
Мы переглянулись с Максимом и прыснули.
Естественно, он съел всю кашу! Такой шанс нельзя упускать. Мы рванули к треугольнику сразу же. Это было наше тайное место. О нем больше никто не знал, кроме Вадима, но он почти никогда не ходил с нами – боялся. Место было огорожено пятью деревьями, которые были посажены тесно друг другу и образовывали своего рода треугольник, который, как рассказал мне Макс, был бермудским. Нужно было встать в центр этих деревьев и закрыть глаза, тогда треугольник мог узнать тебя, мог залезть тебе в голову обо всем тебе узнать, а взамен, ты мог мысленно спросить любой волнующий тебя вопрос, и тут же получал от треугольника – так же мысленно – подробный ответ. Но на этот раз друг не дал мне забежать внутрь. Я подумал было, что он хочет поговорить с треугольником первым, мне стало немного обидно, все-таки я был младше, но у Максима было очень серьезное лицо, и я отступил.
– Треугольник очень много узнал о нас, – прошептал друг. – Мы должны заковать его, чтобы он с нами ничего не сделал! – с этими словами он извлек из кармана шортов небольшие игрушечные наручники.
Я, чуть было не открыв рот, смотрел на Макса. А он смело ступил вперед, схватился за длинную ветку одного из деревьев, наклонил и надел на нее наручники, сковав треугольник.
– Все, – сказал Макс. – Пошли.
И мы пошли во двор. Я чувствовал, что мое хорошее настроение куда-то убегает, а во дворе приуныл еще больше, потому что увидал маму, которая стояла с тем самым осуждающим выражением лица. Я ведь убежал, когда родители еще спали, не став, конечно же, завтракать. А зачем? Я и с вечера сытый. Но маме разве объяснишь…
Уминая гречку, я поведал родителям о том, что Максим, например, ел кашу за деньги. Мой папа на это ничего не ответил, а мама сказала, что есть за деньги – это ненормально. Я кивнул, но с ней не согласился. Кто-то же должен делиться со всеми сухариками, а как это без денег сделаешь?
Когда я выбежал, то Макса во дворе не было, зато был Вадим с двумя своими младшими братьями.
– Привет! – крикнул я еще одному своему другу.
– Привет, – недовольно отозвался Вадим, возиться с братьями он не любил.
– А пошли треугольник освободим! – внезапно крикнул я, сам от себя того не ожидая.
– Чего-чего? – переспросил Вадим.
– Ну, Макс, его сковал, а мы освободим!
– Пошли! – воскликнул Вадим, теперь ему было все равно на свой страх, главное – подальше от мелких братьев. – Сидите здесь, играйте, я скоро!
И мы рванули к аллее. Ни я, ни Вадим до ветки не доставали, Максим был выше нас. Но я не стал терять надежды и полез по стволу тонкого дерева. Не знаю, что на меня нашло. Такое бывало, старший брат называл это мое состояние непонятным выражением «жажда экстрима». Иногда я мог во время шуточных боев во дворе разойтись не на шутку и так всех отдубасить, даже старших, что потом со мной неделю все отказывались играть, приходилось извиняться. Вот и сейчас так же, я не понимал зачем и что я делаю, но остановиться не мог.
Наручники были сорваны. Я забросил их далеко в траву, громко смеясь, а затем обернулся на Вадима, а друг смотрел на меня не улыбаясь, а очень даже серьезно.
– Ты чего?
– Борь, а ты их зачем снял?
– Да не знаю! – искренне ответил я. – Чего Максим нам сказки рассказывает?
– Ты же сам верил!
– А теперь не верю! – я зашагал во двор, чувство уверенности постепенно оставляло меня.
А Вадим тоже хорош! Друг называется! Мог бы и поддержать!
Во дворе был Максим. Он сидел с задней стороны баскетбольного кольца – на опоре, туда все залазили по толстой березе, растущей рядом.
– Макс! – раздалось у меня за спиной. – Макс! Боря снял наручники с треугольника!
Максим посмотрел на меня. Посмотрел не с обидой или злостью, а кажется, с жалостью. Он поднялся, перелез на дерево, спустился, ловко перебирая руками и скользя ногами. Я остановился в нерешительности. Максим спрыгнул на асфальт и вновь посмотрел в мою сторону. Мы с ним стояли прямо друг напротив друга, как ковбои перед началом стрельбы.
– Теперь ты будешь страдать! Треугольник захватит тебя! – и Максим зашагал к своему подъезду.
– Круто! Спасибо! – поклонился я Вадиму.
– Да чего… – промямлил он, как обычно.
– А ничего, – огрызнулся я и уселся в беседке, отвернувшись от всего мира.
Сидел я так довольно долго, Вадим уже завел братьев домой, вышли и ушли две какие-то, незнакомые мне девчонки. Вдруг меня окликнули.
– Хей, Борька, ты че там сидишь один!
Я оглянулся и увидел Игоря. Он направлялся в мою сторону.
– Да так, – я махнул рукой и отвернулся опять, хоть Игорь ни в чем виноват и не был. – Спят все еще.
– Чего случилось-то? – парень сел рядом, чем-то чиркнул, я опять обернулся.
Игорь закурил и глянул мне в глаза. Я думал, что он собирается жалеть меня, но в его взгляде был только интерес и какая-то грусть.
– Да там Максим заковал треугольник из деревьев, а я потом наручники снял, посмеялся, Вадим Максиму рассказал, ну, вот и Максим сказал, что теперь я страдать буду, – сбивчиво рассказал я произошедшую историю.
– Помиритесь еще. Целое лето впереди.
– Угу. А с треугольником-то как…
– Так повесь наручники обратно, – пожал плечами Игорь.
– Да зачем! Это же ерунда все!
Парень с некоторым удивлением глянул на меня, хмыкнул и еще раз пожал плечами:
– Тогда забудь про этот треугольник. Слушай, Боря…
Я вскинул голову.
– Ты ведь рассказы пишешь, – Игорь внимательно смотрел на меня.
– Я?! Ну, да… Пишу… А ты откуда знаешь?
– Да отец твой говорил как-то…
Ну и папа! Так вот откуда он про Игоря столько знает! Они еще и разговаривают друг с другом! Ничего себе!
– Может, расскажешь что-нибудь?
– Ну, я вот написал вчера, – я говорил неуверенно, о своих сказках и рассказиках я не говорил никому, даже Максиму и Вадиму. – У меня брат есть, двоюродный, Леша. Вот. Но я его видел очень давно. Ну, я и нарисовал, то есть написал… Ну, я сначала рисовал, а потом писал по рисункам. Сначала он там, как бы к нам приезжает, мы сидим с ним, играем в игрушки, и тут нам звонят по телефону и говорят, что нашу маму похитили! Мы сначала бежим к папе, берем папу, а потом бежим к дяде Вите, ну, это Лешин папа, он мамин брат. Вот. А потом мы все бежим, бежим. А потом прибегаем в домик такой деревянный, там бандиты, мы их всех бьем, а потом берем маму, домой везем…
– Боря! Борь! Домой давай!
Ну, вот! Только вышел, а мама уже зовет. Я посмотрел на Игоря, очень хотелось рассказать до конца, маме с папой-то я уже эту историю много раз читал и показывал в альбоме. Игорь бросил в песок окурок и наклонился ко мне, смотря в сторону моего окна, из которого кричала мама.
– Скажи, что еще маленько.
– Мам! Еще маленько!
– Борис, сейчас же домой!
Я беспомощно глянул на парня. Он кивнул мне:
– Скажи, сейчас придешь. Давай, давай, скажи.
– Щас приду!
Мама ничего не ответила. Я облегченно вздохнул и тут же стал продолжать:
– Вот, везем домой, все пьем чай с тортом. А потом мы с Лешей играем в мультики, ну это в игрушки, только все игрушки как в мультике все делают! Я буду режиссер, это те кто фильмы снимает, то есть главный самый, он следит за всем, а Леша оператор – он на камеру все записывает, а игрушки – это эти… актеры! А потом мы все вместе с дядей Витей, папой и мамой просто встаем и стоим, ну, это я так нарисовал. Я тебе потом покажу!
– Обязательно покажи, – кивнул Игорь. – У тебя хорошая фантазия, да и знаешь много, ты первый класс закончил?
– Ага, Женя всегда говорил, что я убегу со школы.
– Вот как? – улыбнулся Игорь, – Женя – это кто?
– Это мой брат! Он с нами ведь не живет уже, ты его не помнишь? Он ведь только два года назад уехал.
– А… – протянул сосед. – Я думал, он дядя твой, выглядит гораздо старше, чем… двадцать ему сейчас?
– Ага!
Игорь задумчиво посмотрел в сторону и наклонил голову.
– Слушай, Борь…
– Чего? – я уже слез с беседочной скамьи.
– А где те листочки из тетрадки?
– Я на скамейку положил… Но там их уже не было, когда я кушать ходил. А что?
Игорь вздохнул и махнул рукой, поднялся, чтоб уйти. Но тут до меня дошло.
– Это ты написал? Ты, да? Игорь, это ты, да?
– Только никому не говори, – мрачно ответил Игорь, глядя поверх меня, но вдруг улыбнулся, присел и посмотрел вновь мне в глаза, а затем протянул правую руку. – Борь, вот тебе моя рука, будь моим другом.
– Чего? – опешил я.
– Не хочешь?
– Да просто ты такой взрослый и сильный, а я…
– Толку нету в силе, коль душа прогнила, – хмыкнул Игорь. – И никакой я не взрослый. Ну, так, что?
Я неуверенно подал ему свою руку, которая утонула в его, он крепко пожал мне ее, а потом встал, но тут же снова сел.
– Тебе мелочь нужна?
Я замешкался, но ответил:
– Давай!
Он вытащил из кармана горсть монеток и высыпал мне в ладони, затем поднялся, подмигнул мне и зашагал в сторону аллеи, где был треугольник деревьев, который я уже не считал бермудским.
Шагая к дому, я перебирал десяти- и пятидесятикопеечные монетки, которые отдал мне Игорь и насчитал ровно четыре рубля. Мое лицо засияло. Пусть я сейчас иду домой, но теперь я знаю, как помириться с Максимом! Только бы он не потратил свои деньги за кашу! Тогда мы купим сухариков для всех наших!